Инвариант в языкознании и теория инварианта в языке

Крупные переломы в жизни науки обычно сопровождаются спорами о способах конструирования предмета данной науки, попытками пересмотра сложившихся понятий и осознанием потребности в новом метаязыке. В лингвистике эти процессы пришли на конец 50-х годов прошлого века. В это время начала складываться новая парадигма – структурная лингвистика.

Основателями структурного направления в лингвистике принято считать Ф. де Соссюра, Р. Якобсона, а в России – Ф.Ф. Фортунатова.

С тех пор прошло не так уж и много времени, но за это время в лингвистике произошла смена всей парадигмы. Изменились способы конструирования предмета лингвистического исследования. Появилось несколько конкурирующих языков лингвистического описания, например, когнитивная лингвистика.

В любой науке смена парадигмы делает особо актуальной разработку общих и частных проблем эпистемологии. Однако в современной лингвистике частная эпистемология пребывает в зачаточном состоянии. Это не кажется случайным. Можно указать, по меньшей мере, три причины такого положения вещей.

1. Эпистемология гуманитарных наук вообще мало развита. Изобилие многообразных учений обычно не сопровождается разработкой соответствующих методологических предпосылок. Так, традиционно лингвистика относится к «наукам о человеке», и по умолчанию понимается иной аспект «человека», чем, если говорится, например, о медицине или антропологии. Одновременно лингвистов объединяет понимание лингвистики как науки о знаковых системах, т.е. части общей семиотики. Тогда возникает вопрос, как соотнести характерные для разных «наук о человеке» методы – правдоподобные рассуждения, эксперимент, наблюдение?

2. В силу специфики своего объекта современная лингвистика имеет много предметов. Так, предмет типологических штудий и предмет, которым занят исследователь проблем представления знаний на естественном языке, имеют между собой мало общего. Очевидно, что различие в предметах предполагает и различие в методах, но насколько оно глубоко?

3. Слишком по-разному понимаются в лингвистике ценностные ориентации.

Все это и составляет для каждой отдельной науки ее собственную эпистемологию – то, что Р. Мертон в свое время назвал «теорией среднего уровня». Неразработанность теорий среднего уровня в лингвистике до некоторого времени не ощущалась, как некий минус, что до известной степени естественно. Чтобы почувствовать потребность в постановке и решении эпистемологических проблем, надо усомниться в очевидностях и систематически размышлять о предмете своей науки, т.е. заниматься методологической рефлексией.

Много лет лингвисты открыто отказывались от попыток описывать язык как психический феномен. На наш взгляд, даже если лингвистика сейчас и делает какие-либо шаги в данном направлении, в любом случае, вопрос об этом остается открытым.

Среди многообразия теорий к пониманию внутренней и внешней сути языка можно выделить наиболее интересные течения, которые объясняют не только общее в природе языковых фактов, но и связывают это «общее» с методологической картиной бытия в целом.

Интересным, на наш взгляд, кажется, при таком подходе, теория инварианта, под которым мы понимаем «симметрию определенной группы преобразований» (Г. Вейль). Сам термин «инвариант» существует в языкознании достаточно давно; проследим основные этапы становления понятия и его объем, в зависимости от хронологии его понимания.

Под инвариантом в лингвистике понимают «абстрактное обозначение одной и той же сущности (напр., одной и той же единицы) в отвлечении от ее конкретных модификаций – вариантов» (ЛЭС, с. 81).

Вариантно-инвариантный подход в лингвистике первоначально утвердился в фонологии, в основном, после ряда работ Казанской лингвистической школы. В основном, становление самого понятия можно проследить в работах И.А. Бодуэна де Куртенэ. До Бодуэна де Куртенэ в языкознании было достигнуто главное – различение звука и буквы. Бодуэн закрепил это достижение, и после его работ звук и буква уже не смешивались. Занимаясь, в основном, звуковым строем, он обращает внимание и на акустические, и на артикуляционные признаки звука. Кроме этого, Бодуэн интересуется социальной природой звука, ставя вопрос, что такое звук.

В основе его учения лежит различение статики и динамики языка. Бодуэна интересует статика фонетической системы русского языка (его современная стадия). Он считает, что в любом уровне языка можно увидеть частное и общее. Частное – это звук,  но что же тогда общее? Он решил, что звуки, даже различные в артикуляции, могут отождествляться в механизме языка: [друк] и [друга]. Любой человек знает, что звуки к и г отождествляются.

Под «механизмом языка» Бодуэн предполагал единицу более высокого уровня – морфему. В результате данной теории, у него отождествляются только те звуки, которые «происходят» в одном корне.

Учение Бодуэна в языкознании называется альтернацией, то есть чередованием (мена звуков в одной и той же морфеме).

Еще не называя термина «фонема», Бодуэн говорил, что существует «подвижный компонент морфемы» (1881), а затем – что это «постоянное представление», это «не сами звуки. Звуки – явление мгновенное, изменчивое, а это – постоянное». В 1898 году он указывает, что  «это присутствует в сознании говорящего и не тождественно звуку». По мнению Бодуэна, фонема – это нечто постоянное, оно проявляется в одной морфеме, это отражено в сознании говорящего и функция этих единиц проявляется в единицах более высокого уровня, т.е. звук способен различать более значимые единицы.

В 1895 году, по просьбе польских языковедов, Бодуэн впервые вводит термин «фонема», но развернутого определения не дает. Однако именно его работы заложили прочный фундамент в вариативно-инвариантные отношения, т.к. именно фонема является инвариантом в сознании носителей языка, реализуясь в различных вариантах звуков. Постепенно этот подход из фонологии был перенесен на изучение других уровней языка. Эмические термины используются для обозначения единиц-инвариантов (фонема, морфема, лексема, граммема и пр.), этические термины используются для обозначения единиц-вариантов (фон – аллофон, морф – алломорф, лекса – аллолекса и пр.).

В понятии инварианта отображены общие свойства класса объектов, образуемого вариантами. Сам инвариант не существует как отдельный объект, это не представитель класса, не эталон, не «образцовый вариант». Инвариант – это сокращенное название класса относительно однородных объектов. Как название инвариант имеет словесную форму существования. Каждый вариант – объект, принадлежащий данному вариантному ряду, несет в себе инвариантные свойства, присущие каждому члену этого ряда, и может быть оценен как «представитель» данного инварианта. Так, классы фонетически сходных и функционально тождественных звуков в каком-либо языке (а¹, а² … аⁿ) представляют собой вариантный ряд , сокращенное название которого – «фонема А» - является инвариантом по отношению к своим конкретным реализациям – вариантам. По каждому из вариантов можно судить об инварианте благодаря присущим ему инвариантным свойствам. В то же время инвариант и вариант принципиально негомогенны. Например, фонема <А> в отличие от фонов (аллофонов) непроизносима, поскольку является абстрактным названием класса. При попытке произнести  фонему <А> мы произносим один из ее вариантов – конкретный звук «а¹», «а²» или «аⁿ». Понятие инварианта – классификационное средство упорядочения языкового материала.

Все единицы языка вариативны, т.е. представлены в виде множества вариантов. Вариантное строение единиц языка обусловлено присущим им свойством «экземплярности». Каждая единица существует в виде множества экземпляров, оставаясь при этом сама собой, подобно тому, как одна и та же книга может быть размножена в бесчисленное множество экземпляров. Само бытие отдельной единицы языка есть ее варьирование, сосуществование множества ее вариантов. В вариантах единиц языка проявляется вариантно-инвариантное устройство всей языковой системы.

Инварианты, будучи результатом осмысления и объединения объективных общих свойств разных рядов конкретных единиц, могут быть разной степени абстрактности. Так, все экземпляры звука «а» позволяют вывести инвариант «фонемы а», ряд, образуемый «фонемой а», «фонемой б» и т.д., позволяет вывести инвариант – «фонему вообще». Одна и та же конкретная единица может иллюстрировать инварианты разных степеней  абстрактности. Так, словоформа «лампа» есть конкретный экземпляр – вариант (аллолекса, лекса) лексемы «лампа» (инвариант 1-й степени абстрактности), экземпляр-вариант существительного (2-я степень), экземпляр-вариант слова вообще (3-я степень).

В силу восходящего к Ф. де Соссюру принципа линейности речи на одно место в речевой цепи может быть помещен только один экземпляр-вариант языковой единицы. Поэтому речь по своей природе вариантна, речевые произведения состоят из вариантов. Распространено мнение, что, в отличие от речи, язык состоит из инвариантов. Однако поскольку инварианты – это абстрактные сущности, то признать, что язык состоит из абстракций, можно только в рамках понимания языка как «системы классификации». Понимание языка как реального средства (орудия) общения, а речи как применения, использования этого средства заставляет считать, что язык состоит из того же, из чего состоит речь – из конкретных экземпляров, но представленных в виде классов или множеств, названия которых, отображающие свойства этих  множеств, и есть инварианты. При переходе от языка к речи используются одни из экземпляров этого множества.

Варианты единиц языка по-разному проявляются на разных уровнях языковой системы. Так, на фонетико-фонологическом уровне, образуемом односторонними единицами, классы вариантов (фонемы), т.е. инварианты, выводятся на основе звуковых и функциональных свойств единиц. На уровнях двусторонних единиц (морфема, лексема и т.д.) звучание для вывода инвариантов не релевантно, но существенны значение и функция. Наиболее сложным является вопрос о вариантах значений языковых единиц. Значение любой единицы само по себе инвариантно и служит основой для объединения в вариантный класс разных экземпляров единицы, обладающей этим значением. Разные значения одного и того же слова не варьируются, а аккумулируются в слове. О вариантах «одного и того же значения» относительно некоторого инварианта, по-видимому, можно говорить, когда в ряду единиц, семантически различающихся, регулярно обнаруживается «одно и то же значение», например, одно и то же лексическое и общеграмматическое (частеречное) значение у ряда словоформ одного слова. Кроме того, при использовании одного и того же грамматического форманта иногда обнаруживаются как бы оттенки одного и того же основного значения, присущего этому форманту (например, разновидности перфектного значения во многих языках и т.д.).

Варианты и инварианты языковых единиц не образуют разных уровней языковой системы. В рамках одного уровня можно говорить о единицах и как о вариантах, и как об инвариантах. Фонема и фон, так же как и морфема и морф, принадлежат своим уровням (фонологическому и морфемному), соответственно обозначая единицы либо как классы (фонемы, морфемы), либо как члены классов (фон, морф).

Если под вариантностью понимается представление о разных способах выражения какой-либо языковой сущности как об ее модификации, разновидности или как об отклонении от некоторой нормы (например, как разночтения в разных списках одного и того же памятника), тогда то, что видоизменяется, понимается как некоторый образец, эталон или норма, а вариант – как модификация этой нормы или отклонение от нее. В этом случае оппозиция «вариант – инвариант» не вводится.

Идеи о системной организации языка были развиты в нескольких направлениях структурной лингвистики, поставившей в качестве одной из основных задач выделении и классификацию единиц языка все большей степени абстрактности и установление наиболее общих типов отношений между ними. Так, глоссематикой была сделана попытка «имманентного», несубстанционального подхода к определению всех основных единиц и отношений языковой системы, хотя ограниченность такого подхода не раз отмечалась критиками глоссематики.

Отвергая формулировку Соссюра о несистемности диахронии, пражская лингвистическая школа исходила из принципиально системного подхода к эволюции языка. В работах Р.О. Якобсона и др. изучается диалектическое противоборство тенденций развития языковой системы, действие которых, будучи устремлено к «равновесию» (симметрии, заполнению лакун «пустых клеток»), тем не менее, никогда не позволяет языковой системе достичь абсолютной устойчивости: устраняя старые «горячие точки»,  оно создает в ней новые, что вызывает асимметрию в языке. Поэтому и в синхронном аспекте языковая система предстает не статической, а динамической системой. В работах пражской лингвистической школы языковая система характеризуется как система функциональная, т.е. как система средств выражения, служащая какой-либо определенной цели. Понятие функции языка раскрывает место языковой системы в системе высшего порядка (в общественной жизни человека), а понятие функции языкового элемента – роль этого элемента внутри системы языка и его соотношение с другими элементами данной языковой системы. Тезис пражских функционалистов о языке как «системе систем» (близкий квалификации языка как «сложной системы» в современной кибернетике) также получает двоякую интерпретацию: а) система языка как система уровней языка, каждый из которых – тоже система; б) система языка как система своих функционально-стилистических разновидностей, каждая из которых – тоже система.

Данный подход является системным, т.е. рассматривается множество элементов как единое целое. Взаимосвязь этих элементов не доказывается, а определяется как данное. Это внутреннее противоречие  порождает множество методов, каждый из которых решает эту проблему по-своему (младограмматики, генеративная лингвистика и пр.). Это свидетельствует о том, что целостность системы языка декларируется, и нет единой методологии для доказательства факта целостности.

Данная ситуация в языкознании в наше время тождественна ситуации в геометрии в середине 19 века, когда Феликс Клейн (Эрлангенская программа) в 1872 году выступил с методологической программой объединения всех геометрий с единой позиции. Это и была теория инварианта.

Инвариант – это общее, устойчивое, представленное различными вариациями. Переход от одной вариации в другую в пределах одного инварианта осуществляется группой преобразований. Достижения геометрии, которые были перенесены на современную физику (квантово-калибровочная теория поля), оказались очень эффективными для создания единой теории поля, т.е. теория инварианта дала те же самые результаты (объединила различные физики единой концепцией). Параллельно и независимо от физики идеи геометрии были применены в психологии Жаном Пиаже, что позволило ему создать новое направление (на стыке психологии и философии) – генетическую эпистемологию, объяснив развитие интеллекта у ребенка.

Эти три дисциплины являются фундаментальными для антропологии – науки 21 века. Они дают возможность проявиться интегративным тенденциям, и поэтому могут быть положены в методологическую основу любой науки, в частности, лингвистики.

Факт – это ось, делающая процесс устойчивым. Эта ось объединяет в себе триаду «состояние – событие – ситуация». Терминология системного подхода, оперирующая понятиями «Элемент, структура, множество, иерархия» исчерпала свой методологический ресурс, и поэтому мы привлекаем терминологию процессуальной логики, которая описывает не статику системы, а ее динамику. Это позволяет нам обосновывать развитие языка как целостного многообразия, а не декларировать его иерархическую заданность.

Уместно рассмотреть язык как факт. Тогда он обладает следующими признаками:

1. Он задан (состояние, статус, позиция).

2. Заданность определена начальными и конечными условиями (ситуация, оппозиция).

3. Обусловленность существования ситуаций и состояний в определенной структуре (событие).

Отношения между этими признаками подчиняются науковедческим принципам относительности и дополнительности, симметрии, взаимодействие между которыми подчиняется процессуальной логике, или координируется принципом инвариантности.

Отсюда вытекают следующие вопросы:

1) если мы считаем инвариант «законом законов», по Е. Вигнеру, тогда каковы в языке устойчивые структуры, которые неизменны при переводе, при изменении языка во времени, при многообразии его стилистических и прочих проявлений и т.д.?

2) как взаимосвязаны законы языка с фактом существования языка?

3) как возможно представить язык как факт в качестве концептуальной матрицы?

Возможно, что термин «концепутальная матрица» недостаточно подходит к рассматриваемому нами понятию инварианта в языке, поскольку сама матрица двумерна. Вероятно, можно применить к данному понятию термин «сетевая модель». Также, в качестве небольшого отступления, приведем небольшой и общеизвестный библейский миф, который в ключе теории инварианта приобретает совершенно иные, не мифические, очертания. Это миф о Вавилонской башне. Через теорию инварианта тот язык, на котором говорили ее строители, и будет тем инвариантом, который, после смешения языков, является «сетевой моделью», «концептуальной матрицей», «симметрией плюс группа преобразований» и по сей день реализуется в различных языках мира. К слову можно заметить, что теория нейросетей, вплотную занимающаяся искусственным интеллектом, также вышла на проблемы речепорождения, поэтому можно считать, что к инварианту языка с разных сторон подходит уже не одна отрасль научного знания. Конечно, остается открытым вопрос – как же можно описать этот инвариант языка? Где искать ответ – в уже мертвых, в экзотических или современных международных языках?

Каждый из этих вопросов является темой отдельного исследования; в рамках же данной статьи мы лишь только обозначили проблему.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гагкаев К.Е. Курс лекций по истории языкознания. - Одесса, 1957.

2. Кодухов В.И. Общее языкознание. – М., 1974.

3. Леонтьев А.А. И.А. Бодуэн де Куртенэ и петербургская школа русской лингвистики. – ВЯ, 1961, № 4.

4. Лингвистический Энциклопедический словарь. – М., 1990.

5. Лингвистический Энциклопедический словарь. – М., 1996.

6. Ломтев Т.П. Язык и речь. – М., 1981.

7. Общее и индоевропейское языкознание. – М., 1986.

8. Томсен В. История языковедения до конца 19 века. – М., 1968.

9. Философский Энциклопедический словарь. – М., 1992.

10. Фрумкина Р.М. Психолингвистика: что мы делаем, когда говорим и думаем. Препринт WP6/2004/04- М.: ГУ ВШЭ, 2004.

11. Хауген Э. Направления в современном языкознании. – М., 1960.

12. Ярцева В.Н. О сопоставительном методе изучения языков.  – М., 1986.