Главная  | О журнале  | Авторы  | Новости  | Конкурсы  | Научные мероприятия  | Вопросы / Ответы

Дискурс как предмет лингвистических исследований: к истории вопроса

К содержанию номера журнала: Вестник КАСУ №2 - 2008

Автор: Котова Л.Н.

В последние десятилетия по вполне понятным причинам дискурс стал центром внимания междисциплинарных исследований. Различные подходы к его исследованию во многом объясняются различным толкованием самого понятия «дискурс». Действительно, смысл этого термина и его производных определяется различно: Советский Энциклопедический словарь и Современный словарь иностранных слов непосредственно производят его от позднелат. «discursus»– рассуждение, довод, аргумент [1], авторы статьи «Дискурс» в энциклопедии «Постмодернизм» возводят термин «дискурс» к латинскому «discere»– блуждать [2]. Именно факты латинского языка позволяют произвести очень важное разграничение двух введенных в научный обиход, по сути, омографов, различающихся лишь ударением (дúскурс, дискỳрс), а также образованных от них прилагательных (дискурсúвный и дискỳрсный) [3]: дúскурс – термин, обозначающий тип западноевропейской интеллектуальной стратегии рационально-классического ряда, дискурсúвный – рассудочный, понятийный, логический – опосредованный, формализованный (в отличие от чувственного, созерцательного, интуитивного, непосредственного); дискỳрс – термин, обозначающий определенный лингвистический феномен. Развитие значения понятия «дúскурс» связано с метафорическим переосмыслением ряда значений латинского слова discursus, связанных с движением (мысль – движение, логическое развитие мысли как поступательное, как бег) [4]. Дискỳрс же есть актуализация одного из периферийных значений discursus – беседа, разговор.

В европейской и английской исследовательской традиции долгое время понятия «дискỳрс» и «текст» существовали как синонимы. Впервые терминологизировал категорию дискурса американский лингвист А. Харрис в своей статье 1952 года, посвященной языку реклам4ы. С этого периода начинается история этого термина, весьма неоднозначного и неоднородного. Так, П. Серио выделяет 8 значений термина «дискурс», установившихся во французской школе анализа дискурса [5]: 1) эквивалент понятия «речь» в соссюровском смысле, т.е. любое конкретное высказывание; 2) единица, по размеру превосходящая фразу, высказывание в глобальном смысле; то, что является предметом исследования «грамматики текста», которая изучает последовательность отдельных высказываний; 3) в рамках теорий высказывания или прагматики «дискурсом» называют воздействие высказывания на его получателя и его внесение в «высказывательную» ситуацию (что подразумевает субъекта высказывания, адресата, момент и определенное место высказывания); 4) при специализации значения 3 «дискурс» обозначает беседу, рассматриваемую как основной тип высказывания; 5) у Э. Бенвениста «дискурсом» называется речь, присваиваемая говорящим, в противоположность «повествованию», которое разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта высказывания; 6) иногда противопоставляются язык и дискурс (langue/discours) как, с одной стороны, система мало дифференцированных виртуальных значимостей и, с другой, как диверсификация на поверхностном уровне, связанная с разнообразием употреблений, присущих языковым единицам. Различается, таким образом, исследование элемента «в языке» и его исследование «в речи» как «дискурсе»; 7) термин «дискурс» часто употребляется также для обозначения системы ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний в силу определенной социальной или идеологической позиции. Так, когда речь идет о «феминистском дискурсе» или об «административном дискурсе», рассматривается не отдельный частный корпус, а определенный тип высказывания, который предполагается вообще присущим феминисткам или администрации; 8) специфическое определение, основанное на разграничении дискурса и высказывания. В этом контексте высказывание – это последовательность фраз, заключенных между двумя семантическими пробелами, двумя остановками в коммуникации, тогда как дискурс – высказывание, рассматриваемое с точки зрения дискурсного механизма, которое им управляет.

Можно наблюдать, что понятие «дискурс» часто используется и как синоним понятия «стиль». Такую синонимию отмечает И.П. Ильин [6]. Понятие стиля наделено атрибутами дискурса у советского эстетика и литературоведа Ю. Борева (стиль как порождающая модель, стиль как феномен, определяющий тип целостности, стиль как представитель целого в части, стиль как проявление стандартизирующей, центрирующей силы) [7]. Дискурс как сверхтекст эпохи уместнее сравнить с категорией «стилистической формации» [8], суммирующей все представления эпохи; это – некое панорамное зрение, «стиль отражения мира» [9].

Относительно перечисленных определений дискурса заметим, что при понимании дискурса как специфического сверхтекста непродуктивными оказываются терминологические удвоения уже существующих и укоренившихся в лингвистике терминов: дискурс в значении parole, дискурс в значении текст. В частности, отождествляют термин «дискурс» и «текст» А.Ж. Греймас и Ж. Курте: «Если же принимать во внимание собственно языковую практику, то дискурс следует рассматривать как объект научной дисциплины лингвистики дискурса или дискурсивной лингвистики (linguistique discursive). В этом последнем смысле дискурс является синонимом текста. В самом деле, в некоторых европейских языках, не имеющих термина, адекватного франко-английскому «дискурс», его вынуждены были заменить термином «текст» и, соответственно, говорить о лингвистике текста (lingustique textuelle)» [10]. В советской лингвистике понятие «дискурс» определял как «текст связной речи» В.Г. Борботько: «Текстом можно считать последовательность единиц любого порядка. Дискурс – тоже текст, но такой, который состоит из коммуникативных единиц языка – предложений и их объединений в более крупные единства, находящиеся в непрерывной внутренней смысловой связи, что позволяет воспринимать его как цельное образование» [11], «текст – более общее понятие, чем дискурс. Дискурс всегда является текстом, но обратное не верно. Не всякий текст является дискурсом» [12].

Новый аспект изучения дискурса – проблему его «нормированности» – обнаруживает Д.С. Лихачев, вводя категорию «литературного этикета» [13]. Выделим основные положения его теории:

1) Этикет «пронизывает и в известной мере овладевает мировоззрением и мышлением человека».

2) Этикет – «одна из основных форм идеологического принуждения в средние века», литературный этикет есть явление идеологии, мировоззрения.

3) Искусство не только отражает жизнь, но и придает ей этикетные формы. Этикет есть категория должного, а не сущего.

4) «Литературный этикет и выработанные им литературные каноны – наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой».

5) Литературный этикет как единая предустановленная нормативная система, стоящая над автором, состоит из этикета миропорядка, этикета поведения и этикета словесного: «он (этикет – Л.К.) слагается из представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; из представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно своему положению; из представлений о том, какими словами должен описывать писатель совершающееся».

Этикет представляет собой систему, которая в разговоре о нарративном дискурсе должна быть изучена, поскольку всякий мыслительный акт осуществляется в пространстве нарративного мышления: «Всякое испытание, всякое подтверждение и опровержение некоего предположения происходит уже внутри некоторой системы. И эта система не есть более или менее произвольный и сомнительный отправной пункт всех наших доказательств, но включена в самую суть того, что мы называем доказательством. Эта система не столько отправной пункт, сколько жизненная стихия доказательств» [14].

Разные направления лингвистической науки интересуются разными аспектами этого сложного явления: «С позиций прагмалингвистики дискурс представляет собой интерактивную деятельность участников общения, установление и поддержание контакта, эмоциональный и информационный обмен, оказание воздействия друг на друга, переплетение моментально меняющихся коммуникативных стратегий и их вербальных и невербальных воплощений в практике общения, определение коммуникативных ходов в единстве их эксплицитного и имплицитного содержания. С позиций психолингвистики дискурс интересен как развертывание переключений от внутреннего кода к внешней вербализации в процессах порождения речи и ее интерпретации с учетом социально-психологических типов языковых личностей, ролевых установок и предписаний. Психолингвистов интересуют также типы речевых ошибок и нарушений коммуникативной компетенции. Лингвостилистический анализ дискурса сориентирован на выделение регистров общения, разграничение устной и письменной речи в их жанровых разновидностях, определение функциональных параметров общения на основе его единиц (характеристика функциональных стилей). Структурно-лингвистическое описание дискурса предполагает его сегментацию и направлено на освещение собственно текстовых особенностей общения – содержательная и формальная связность дискурса, способы переключения темы, модальные ограничители (hedges), большие и малые текстовые блоки, дискурсивная полифония как общение одновременно на нескольких уровнях глубины текста. Лингвокультурное изучение дискурса имеет целью установить специфику общения в рамках определенного этноса, определить формульные модели этикета и речевого поведения в целом, охарактеризовать культурные доминанты соответствующего сообщества в виде концептов как единиц ментальной сферы, выявить способы обращения к прецедентным текстам для данной культуры. Дискурс как когнитивно-семантическое явление изучается в виде фреймов, сценариев, ментальных схем, когниотипов, т.е. различных моделей репрезентации общения в сознании. Социолингвистический подход к исследованию дискурса предполагает анализ участников общения как представителей той или иной социальной группы и анализ обстоятельств общения в широком социокультурном контексте» [15].

Если говорить об аналитике дискурса применительно к постсоветскому интеллектуальному пространству, то можно условно выделить 2 наиболее активных перспективы аналитики дискурса: «московскую» и «волгоградскую». Московское направление представлено трудами В.И. Тюпы и его коллег по журналу «Дискурс». Они продолжают определение дискурса в парадигме Т. ван Дейка: дискурс – «коммуникативное событие». В этом случае дискурс подразумевает 3 аспекта: креативный (субъект коммуникативной инициативы – автор), референтный (предметно-смысловая сторона высказывания) и рецептивный (адресат) [16]. Специфика определенного дискурса как стратегии культуры есть равнодействующая этих трех векторов. Такая аналитика направлена на воссоздание авторского эйдоса, «образа мира», и учитывает не только авторские стратегии письма, но и стратегии чтения. В этой перспективе ключевой посылкой является интерактивный характер общения, а значит, для исследователя актуальными будут проблемы соотношения значения и индивидуального речевого смысла и проблема идеального, имплицитного читателя, прогнозируемого дискурсом.

Волгоградская школа опирается на определение дискурса, данное Н.Д. Арутюновой: дискурс – это «связный текст в совокупности с экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий в взаимодействии людей, в механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс – это речь, «погруженная в жизнь» [17]. Волгоградские ученые описывают дискурс, совмещая социолингвистические позиции анализа с лингвистикой текста. Типология дискурсов связана в волгоградской школе с критериями передачи знания, оперированием знаниями особого рода (выделяются религиозный, педагогический, деловой и др. дискурсы), то есть можно говорить о дискурсном анализе волгоградской школы как о «лингво-социальном» [18].

Теория речевых жанров М.М. Бахтина также является лингво-социальным анализом дискурса (хотя сам Бахтин термина «дискурс» не употреблял, он появляется в заголовках английских переводов Бахтина [19]). М.М. Бахтин пишет: «Каждое конкретное высказывание, конечно, индивидуально, но каждая сфера использования языка вырабатывает свои относительно устойчивые типы таких высказываний, которые мы и называем речевыми жанрами» [20], и далее: «В каждой сфере деятельности вырабатывается целый репертуар речевых жанров, дифференцирующийся и растущий по мере развития и ускорения данной сферы» [21]. Социолингвистическая ориентация М.М. Бахтина отмечается в его положении о речевых жанрах как о порождениях сферы использования языка.

Необходимо отметить, что определение Н.Д. Арутюновой выделяет два аспекта анализа дискурса: коммуникативный (дискурс как социальное действие, поэтому важными оказываются экстралингвистические данные) и когнитивный (дискурс как механизм сознания). Наше понимание сводится к представлению дискурса как особой лингвистической и социо-культурной данности, которая позволяет реконструировать ментальность «художественного мира» того или иного автора, с которой взаимодействует ментальность адресата. Так «дискурсивный анализ становится исследованием ментальных пространств людей, выступающих в разных ролях в осуществлении разных типов дискурсивной деятельности и использующих особые средства для гармонизации этой деятельности, приобретая статус особого мира, в котором действуют свои правила истинности, свои законы – «художественного мира» [22]. В этом случае анализ дискурса становится не только лингво-социальным, но и лингво-когнитивным.

Для осуществления лингвистического анализа необходимо теоретически выделить в дискурсе оппозицию, аналогичную общелингвистической «язык – речь»; «система – процесс». Е.И. Шейгал считает (и мы полностью разделяем это мнение), что в дискурсе можно выделить два измерения, аналогичных parole - langue: реальное и виртуальное (потенциальное). Реальное – «это поле коммуникативных практик как совокупность дискурсных событий, это текущая речевая деятельность в определенном социальном пространстве, обладающая признаком процессности и связанная с реальной жизнью и реальным временем, а также возникающие в результате этой деятельности речевые произведения (тексты), взятые во взаимодействии лингвистических, паралингвистических и экстралингвистических факторов. В потенциальном измерении дискурс представляет собой семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных высказываний и текстов. В потенциальное измерение дискурса включаются также представление о типичных моделях речевого поведения и набор речевых действий и жанров, специфических для данного типа коммуникации» [23].

В других терминах виртуальное пространство может быть названо «дискурсивной структурой», в то время как реальное – «дискурсивной практикой».

Общий пафос исследований дискурса сводится к тому, что его рассматривают как преимущественно коммуникативное, функциональное, прагматическое явление (такую направленность обозначает, например, Л. Витгенштейн: «Значение слова есть способ его употребления» [24]), но наше исследование направлено в то же время и на виртуальное пространство дискурса как системное, поскольку реальное наделено чертами принципиальной разомкнутости и множественности. Все это, безусловно, не говорит о соссюрианской замкнутости на одной только системе – экстралингвистические факторы должны быть учтены, особенно после вопроса Ж. Дерриды о существовании семантики в отрыве от прагматики и господствующей в отношении дискурса концепции диалогизма (дискурс есть диалог языка и общества, языка и истории, пересечение функции и структуры).

Далее необходимо определить адекватную модель описания дискурса и выделить единицы анализа и параметры анализа этих единиц. Так, например, Н.К. Данилова в качестве ядерных категорий дискурса предлагает субъектно-ориентированные категории модуса и времени [25]. Л.В. Карасев, имея в виду интердискурсивный подход, пишет: «Идеальной целью поэтики, ориентированной на поиск интертекстуальных связей, могла бы стать цепочка или веер цепочек, в которых бы прослеживалась история заимствований деталей и символов, их перетекание из одних текстов в другие» [26]. Наиболее убедительной моделью описания дискурса является модель языковой личности Ю.Н. Караулова [27]. Дискурс можно представить в виде структуры с трехуровневым строением:

I – семантический уровень (Караулов называет его и по-другому: структурно-языковой, семантико-строевой, вербально-семантический, ассоциативно - семантическая сеть, лексико-грамматический.

Это уровень языка (точнее – этот уровень выражает системно-структурный аспект языка), его единицы – семантические, языково-ориентированные (слова), вступающие в грамматико - парадигматические, семантико-синтаксические и ассоциативные («вербальная сеть») отношения. К этому уровню относятся грамматические и текстовые стандартные модели (формулы, клише).

II – когнитивный уровень (тезаурус, иерархия смыслов и ценностей картины мира, лингво-когнитивный уровень, картина мира, мировидение, ценностная ориентация, ценностно-смысловая иерархия, идеологические предпосылки автора, система знаний о мире, образ мира.

Это уровень интеллекта, который соответствует социальному/когнитивному аспекту языка. Единицами являются гностически-ориентированные единицы – концепты, вступающие в системные иерархически-координативные отношения, а также – и в парадигматические, и синтагматические. К этому уровню относятся мировоззренческие установки, о которых мы будем говорить ниже, равно как и идеологические стереотипы.

III – прагматический уровень (мотивационный, целеполагающий, мотивационно-прагматический уровень). Это уровень деятельности. Его единицы – деятельностно-коммуникативные потребности (мотивы – установки – цели – интенциональности), мотивы речевого поведения, интенции продуктивных и рецептивных речевых поступков, коммуникативные ситуации, коммуникативные роли, сферы общения. К прагматикону в качестве инварианта относится и «представление о смысле бытия, цели жизни человечества и человека как вида гомо сапиенс». К уровню прагматики относятся прецедентные тексты.

Как видим, в целом эта структура больше отражает виртуальное пространство дискурса; в дискурсе же можно выделить следующие аспекты:

1) семиотический аспект включает в себя как «знаковые системы» (язык, жесты, образы, символические системы), так и формы знания, соответствующие определенному временному и социокультурному контексту;

2) деятельностный аспект дискурса представляет собой различные социальные действия, направленные на поддержание существующих знаковых систем и на создание новых смыслов;

3) материальный аспект представляет собой «окружающую среду» социального взаимодействия: время, место, условия;

4) социокультурный аспект дискурса представляет собой взаимодействие персонального, социального и культурного знания, ценностей, идентичностей, включающее в себя знание о «знаковых системах», социальных и политических действиях, материальном мире.

При лингво-когнитивной ориентации исследования и принятии в качестве модели анализа дискурса проекта Ю.Н. Караулова единицей аналитики дискурса является концепт. Этой точки зрения придерживается А.А. Ворожбитова, анализирующая дискурс эпохи («лингвориторическая картина мира»): «Систему и структуру лингвориторической картины мира образуют культурные концепты, выступающие в роли внешних топосов ценностных суждений, и отношения между ними, то есть во внутренние топосы (риторические «общие места»). Они являются кумуляторами культуры на протяжении всей духовной истории человечества» [29]. В рамках когнитивной парадигмы, пожалуй, только аналитика концепта как единицы тезауруса позволяет обратиться ко всей полноте человеческого опыта бытия в культуре, только обращение к когнитивным структурам позволяет дать реальные объяснения функционированию языка; собственно риторический же анализ, по сути, оперирует только «верхушкой айсберга» [30].

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Советский Энциклопедический Словарь. М., 1982. С. 400; Современный словарь иностранных слов. СПб., 1994. С. 205.

2. Можейко М.А., о. Сергий Лепин. Дискурс // Постмодернизм: Энциклопедия. Минск, 2001. С. 233.

3. Перспективы метафизики: Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб., 2000. http://philosophy.ru/library/

4. Такое предположение делает В.В. Мароши.

5. Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология. М.-Екатеринбург, 2001. С. 549.

6. Ильин И.П. Дискурс // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001 С. 231-232; или: Ильин И.П. Дискурс // Ильин И.П.Постмодернизм: Словарь терминов. М, 2001. С. 76-77

7. См. Борев Ю.Б. Искусство интерпретации и оценки: Опыт прочтения «Медного всадника». М., 1981. С.82.

8. Лихачев Д.С. Слово о полку Игореве и культура его времени. Л., 1978.

9. См. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков: Эпохи и стили. Л., 1973.

10. Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика: Объяснительный словарь теории языка // Семиотика: Семиотика языка и литературы. М.: Радуга, 1983. С. 488.

11. Борботько В.Г. Элементы теории дискурса: Учебное пособие. Грозный: Чечено-Ингушский государственный университет им. Л.Н. Толстого, 1981. С. 8.

12. Борботько В.Г. Там же. С. 9.

13. Лихачев Д.С. Литературный этикет // Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979. С. 80-102.

14. Витгенштейн Л. О достоверности // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. С. 336.

15. Карасик В.И. О типах дискурса // Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сборник научных трудов. Волгоград, 2000. С. 5.

16. Тюпа В.И. Аналитика художественного. М., 2001. С.24.

17. Арутюнова Н.Д. Указ. соч. С. 136-137.

18. См. об этом: Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Волгоград, 2000. С.9.

19. Так, статья Бахтина «Из предыстории романного слова» переведена как «From the Prehistory of Novelistic Discourse» («Из предыстории романного дискурса»), статья «Слово в романе» – «Discourse in the Novel» («Дискурс» (речь) в романе») и т. д.

20. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб, 2000. С. 249.

21. Там же, С. 249 – 250.

22. Савельева В.В. Художественный текст и художественный мир: соотнесенность и организация. – Автореф. дис…докт. филол. наук. Алматы, 2002. 48 с.

23. Шейгал Е.И. Указ. соч. С. 11.

24. Витгенштейн Л. О достоверности… С. 331.

25. Данилова Н.К. Указ. соч. С. 9.

26. Карасев Л.В. Онтология и поэтика // Вопросы философии. 1996. № 7. С. 60.

27. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

28. Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография. Сочи, 2000. С. 40.

29. См.: Кубрякова Е.С. О новых путях исследования значения: Теория айсберга // Проблемы семантического описания единиц языка и речи. Минск, 1998.



К содержанию номера журнала: Вестник КАСУ №2 - 2008


 © 2024 - Вестник КАСУ