|
Дискурс как предмет лингвистических исследований: к истории вопроса
К содержанию номера журнала: Вестник КАСУ №2 - 2008
Автор: Котова Л.Н.
В последние десятилетия по вполне понятным причинам
дискурс стал центром внимания междисциплинарных исследований. Различные подходы
к его исследованию во многом объясняются различным толкованием самого понятия
«дискурс». Действительно, смысл этого термина и его производных определяется
различно: Советский Энциклопедический словарь и Современный словарь иностранных
слов непосредственно производят его от позднелат. «discursus»– рассуждение,
довод, аргумент [1], авторы статьи «Дискурс» в энциклопедии «Постмодернизм»
возводят термин «дискурс» к латинскому «discere»– блуждать [2]. Именно факты
латинского языка позволяют произвести очень важное разграничение двух введенных
в научный обиход, по сути, омографов, различающихся лишь ударением (дúскурс,
дискỳрс), а также образованных от них прилагательных (дискурсúвный
и дискỳрсный) [3]: дúскурс – термин, обозначающий тип
западноевропейской интеллектуальной стратегии рационально-классического ряда,
дискурсúвный – рассудочный, понятийный, логический – опосредованный,
формализованный (в отличие от чувственного, созерцательного, интуитивного,
непосредственного); дискỳрс – термин, обозначающий определенный
лингвистический феномен. Развитие значения понятия «дúскурс» связано с
метафорическим переосмыслением ряда значений латинского слова discursus,
связанных с движением (мысль – движение, логическое развитие мысли как
поступательное, как бег) [4]. Дискỳрс же есть актуализация одного из
периферийных значений discursus – беседа, разговор.
В европейской и английской исследовательской традиции
долгое время понятия «дискỳрс» и «текст» существовали как синонимы.
Впервые терминологизировал категорию дискурса американский лингвист А. Харрис в
своей статье 1952 года, посвященной языку реклам4ы. С этого периода начинается
история этого термина, весьма неоднозначного и неоднородного. Так, П. Серио
выделяет 8 значений термина «дискурс», установившихся во французской школе
анализа дискурса [5]: 1) эквивалент понятия «речь» в соссюровском смысле, т.е.
любое конкретное высказывание; 2) единица, по размеру превосходящая фразу,
высказывание в глобальном смысле; то, что является предметом исследования
«грамматики текста», которая изучает последовательность отдельных высказываний;
3) в рамках теорий высказывания или прагматики «дискурсом» называют воздействие
высказывания на его получателя и его внесение в «высказывательную» ситуацию
(что подразумевает субъекта высказывания, адресата, момент и определенное место
высказывания); 4) при специализации значения 3 «дискурс» обозначает беседу,
рассматриваемую как основной тип высказывания; 5) у Э. Бенвениста «дискурсом»
называется речь, присваиваемая говорящим, в противоположность «повествованию»,
которое разворачивается без эксплицитного вмешательства субъекта высказывания;
6) иногда противопоставляются язык и дискурс (langue/discours)
как, с одной стороны, система мало дифференцированных виртуальных значимостей
и, с другой, как диверсификация на поверхностном уровне, связанная с
разнообразием употреблений, присущих языковым единицам. Различается, таким
образом, исследование элемента «в языке» и его исследование «в речи» как
«дискурсе»; 7) термин «дискурс» часто употребляется также для обозначения
системы ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний
в силу определенной социальной или идеологической позиции. Так, когда речь идет
о «феминистском дискурсе» или об «административном дискурсе», рассматривается
не отдельный частный корпус, а определенный тип высказывания, который
предполагается вообще присущим феминисткам или администрации; 8) специфическое
определение, основанное на разграничении дискурса и высказывания. В этом
контексте высказывание – это последовательность фраз, заключенных между двумя
семантическими пробелами, двумя остановками в коммуникации, тогда как дискурс –
высказывание, рассматриваемое с точки зрения дискурсного механизма, которое им
управляет.
Можно наблюдать, что понятие «дискурс» часто используется
и как синоним понятия «стиль». Такую синонимию отмечает И.П. Ильин [6]. Понятие
стиля наделено атрибутами дискурса у советского эстетика и литературоведа Ю.
Борева (стиль как порождающая модель, стиль как феномен, определяющий тип
целостности, стиль как представитель целого в части, стиль как проявление
стандартизирующей, центрирующей силы) [7]. Дискурс как сверхтекст эпохи
уместнее сравнить с категорией «стилистической формации» [8], суммирующей все
представления эпохи; это – некое панорамное зрение, «стиль отражения мира» [9].
Относительно перечисленных определений дискурса
заметим, что при понимании дискурса как специфического сверхтекста
непродуктивными оказываются терминологические удвоения уже существующих и
укоренившихся в лингвистике терминов: дискурс в значении parole, дискурс
в значении текст. В частности, отождествляют термин «дискурс» и «текст»
А.Ж. Греймас и Ж. Курте: «Если же принимать во внимание собственно языковую
практику, то дискурс следует рассматривать как объект научной дисциплины лингвистики
дискурса или дискурсивной лингвистики (linguistique discursive). В
этом последнем смысле дискурс является синонимом текста. В самом деле, в
некоторых европейских языках, не имеющих термина, адекватного
франко-английскому «дискурс», его вынуждены были заменить термином «текст» и,
соответственно, говорить о лингвистике текста (lingustique textuelle)» [10]. В
советской лингвистике понятие «дискурс» определял как «текст связной речи» В.Г.
Борботько: «Текстом можно считать последовательность единиц любого порядка.
Дискурс – тоже текст, но такой, который состоит из коммуникативных единиц языка
– предложений и их объединений в более крупные единства, находящиеся в
непрерывной внутренней смысловой связи, что позволяет воспринимать его как
цельное образование» [11], «текст – более общее понятие, чем дискурс. Дискурс
всегда является текстом, но обратное не верно. Не всякий текст является
дискурсом» [12].
Новый аспект изучения дискурса – проблему его
«нормированности» – обнаруживает Д.С. Лихачев, вводя категорию «литературного
этикета» [13]. Выделим основные положения его теории:
1) Этикет «пронизывает и в известной мере овладевает
мировоззрением и мышлением человека».
2) Этикет – «одна из основных форм идеологического
принуждения в средние века», литературный этикет есть явление идеологии,
мировоззрения.
3) Искусство не только отражает жизнь, но и придает ей
этикетные формы. Этикет есть категория должного, а не сущего.
4) «Литературный этикет и выработанные им литературные
каноны – наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с
формой».
5) Литературный этикет как единая предустановленная
нормативная система, стоящая над автором, состоит из этикета миропорядка,
этикета поведения и этикета словесного: «он (этикет – Л.К.) слагается из
представлений о том, как должен был совершаться тот или иной ход событий; из
представлений о том, как должно было вести себя действующее лицо сообразно
своему положению; из представлений о том, какими словами должен описывать
писатель совершающееся».
Этикет
представляет собой систему, которая в разговоре о нарративном дискурсе должна
быть изучена, поскольку всякий мыслительный акт осуществляется в пространстве
нарративного мышления: «Всякое испытание, всякое подтверждение и опровержение
некоего предположения происходит уже внутри некоторой системы. И эта система не
есть более или менее произвольный и сомнительный отправной пункт всех наших
доказательств, но включена в самую суть того, что мы называем доказательством.
Эта система не столько отправной пункт, сколько жизненная стихия доказательств»
[14].
Разные направления лингвистической науки интересуются
разными аспектами этого сложного явления: «С позиций прагмалингвистики дискурс
представляет собой интерактивную деятельность участников общения, установление
и поддержание контакта, эмоциональный и информационный обмен, оказание
воздействия друг на друга, переплетение моментально меняющихся коммуникативных
стратегий и их вербальных и невербальных воплощений в практике общения,
определение коммуникативных ходов в единстве их эксплицитного и имплицитного
содержания. С позиций психолингвистики дискурс интересен как развертывание
переключений от внутреннего кода к внешней вербализации в процессах порождения
речи и ее интерпретации с учетом социально-психологических типов языковых
личностей, ролевых установок и предписаний. Психолингвистов интересуют также
типы речевых ошибок и нарушений коммуникативной компетенции.
Лингвостилистический анализ дискурса сориентирован на выделение регистров
общения, разграничение устной и письменной речи в их жанровых разновидностях,
определение функциональных параметров общения на основе его единиц
(характеристика функциональных стилей). Структурно-лингвистическое описание
дискурса предполагает его сегментацию и направлено на освещение собственно
текстовых особенностей общения – содержательная и формальная связность
дискурса, способы переключения темы, модальные ограничители (hedges), большие и
малые текстовые блоки, дискурсивная полифония как общение одновременно на
нескольких уровнях глубины текста. Лингвокультурное изучение дискурса имеет
целью установить специфику общения в рамках определенного этноса, определить
формульные модели этикета и речевого поведения в целом, охарактеризовать
культурные доминанты соответствующего сообщества в виде концептов как единиц
ментальной сферы, выявить способы обращения к прецедентным текстам для данной
культуры. Дискурс как когнитивно-семантическое явление изучается в виде
фреймов, сценариев, ментальных схем, когниотипов, т.е. различных моделей репрезентации
общения в сознании. Социолингвистический подход к исследованию дискурса
предполагает анализ участников общения как представителей той или иной
социальной группы и анализ обстоятельств общения в широком социокультурном
контексте» [15].
Если говорить об аналитике дискурса применительно к
постсоветскому интеллектуальному пространству, то можно условно выделить 2
наиболее активных перспективы аналитики дискурса: «московскую» и
«волгоградскую». Московское направление представлено трудами В.И. Тюпы и его
коллег по журналу «Дискурс». Они продолжают определение дискурса в парадигме Т.
ван Дейка: дискурс – «коммуникативное событие». В этом случае дискурс
подразумевает 3 аспекта: креативный (субъект коммуникативной инициативы –
автор), референтный (предметно-смысловая сторона высказывания) и рецептивный
(адресат) [16]. Специфика определенного дискурса как стратегии культуры есть
равнодействующая этих трех векторов. Такая аналитика направлена на воссоздание
авторского эйдоса, «образа мира», и учитывает не только авторские стратегии
письма, но и стратегии чтения. В этой перспективе ключевой посылкой является
интерактивный характер общения, а значит, для исследователя актуальными будут
проблемы соотношения значения и индивидуального речевого смысла и проблема идеального,
имплицитного читателя, прогнозируемого дискурсом.
Волгоградская школа опирается на определение дискурса,
данное Н.Д. Арутюновой: дискурс – это «связный текст в совокупности с
экстралингвистическими – прагматическими, социокультурными, психологическими и
др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как
целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий в
взаимодействии людей, в механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс
– это речь, «погруженная в жизнь» [17]. Волгоградские ученые описывают дискурс,
совмещая социолингвистические позиции анализа с лингвистикой текста. Типология
дискурсов связана в волгоградской школе с критериями передачи знания,
оперированием знаниями особого рода (выделяются религиозный, педагогический,
деловой и др. дискурсы), то есть можно говорить о дискурсном анализе
волгоградской школы как о «лингво-социальном» [18].
Теория
речевых жанров М.М. Бахтина также является лингво-социальным анализом дискурса
(хотя сам Бахтин термина «дискурс» не употреблял, он появляется в заголовках
английских переводов Бахтина [19]). М.М. Бахтин пишет: «Каждое конкретное
высказывание, конечно, индивидуально, но каждая сфера использования языка
вырабатывает свои относительно устойчивые типы таких высказываний, которые мы и
называем речевыми жанрами» [20], и далее: «В каждой сфере деятельности
вырабатывается целый репертуар речевых жанров, дифференцирующийся и растущий по
мере развития и ускорения данной сферы» [21]. Социолингвистическая ориентация
М.М. Бахтина отмечается в его положении о речевых жанрах как о порождениях
сферы использования языка.
Необходимо
отметить, что определение Н.Д. Арутюновой выделяет два аспекта анализа
дискурса: коммуникативный (дискурс как социальное действие, поэтому важными
оказываются экстралингвистические данные) и когнитивный (дискурс как механизм
сознания). Наше понимание сводится к представлению дискурса как особой
лингвистической и социо-культурной данности, которая позволяет реконструировать
ментальность «художественного мира» того или иного автора, с которой
взаимодействует ментальность адресата. Так «дискурсивный анализ становится
исследованием ментальных пространств людей, выступающих в разных ролях в
осуществлении разных типов дискурсивной деятельности и использующих особые
средства для гармонизации этой деятельности, приобретая статус особого мира, в
котором действуют свои правила истинности, свои законы – «художественного мира»
[22]. В этом случае анализ дискурса становится не только лингво-социальным, но
и лингво-когнитивным.
Для
осуществления лингвистического анализа необходимо теоретически выделить в
дискурсе оппозицию, аналогичную общелингвистической «язык – речь»; «система –
процесс». Е.И. Шейгал считает (и мы полностью разделяем это мнение), что в
дискурсе можно выделить два измерения, аналогичных parole - langue:
реальное и виртуальное (потенциальное). Реальное – «это поле коммуникативных
практик как совокупность дискурсных событий, это текущая речевая деятельность в
определенном социальном пространстве, обладающая признаком процессности и
связанная с реальной жизнью и реальным временем, а также возникающие в
результате этой деятельности речевые произведения (тексты), взятые во
взаимодействии лингвистических, паралингвистических и экстралингвистических факторов.
В потенциальном измерении дискурс представляет собой семиотическое
пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные
на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных
высказываний и текстов. В потенциальное измерение дискурса включаются также
представление о типичных моделях речевого поведения и набор речевых действий и
жанров, специфических для данного типа коммуникации» [23].
В других терминах виртуальное пространство может быть
названо «дискурсивной структурой», в то время как реальное – «дискурсивной
практикой».
Общий пафос исследований дискурса сводится к тому, что
его рассматривают как преимущественно коммуникативное, функциональное,
прагматическое явление (такую направленность обозначает, например, Л.
Витгенштейн: «Значение слова есть способ его употребления» [24]), но наше
исследование направлено в то же время и на виртуальное пространство дискурса
как системное, поскольку реальное наделено чертами принципиальной разомкнутости
и множественности. Все это, безусловно, не говорит о соссюрианской замкнутости
на одной только системе – экстралингвистические факторы должны быть учтены,
особенно после вопроса Ж. Дерриды о существовании семантики в отрыве от
прагматики и господствующей в отношении дискурса концепции диалогизма (дискурс
есть диалог языка и общества, языка и истории, пересечение функции и
структуры).
Далее необходимо определить
адекватную модель описания дискурса и выделить единицы анализа и параметры
анализа этих единиц. Так, например, Н.К. Данилова в качестве ядерных категорий
дискурса предлагает субъектно-ориентированные категории модуса и времени [25].
Л.В. Карасев, имея в виду интердискурсивный подход, пишет: «Идеальной целью
поэтики, ориентированной на поиск интертекстуальных связей, могла бы стать
цепочка или веер цепочек, в которых бы прослеживалась история заимствований
деталей и символов, их перетекание из одних текстов в другие» [26]. Наиболее
убедительной моделью описания дискурса является модель языковой личности Ю.Н.
Караулова [27]. Дискурс можно представить в виде структуры с трехуровневым
строением:
I – семантический уровень
(Караулов называет его и по-другому: структурно-языковой, семантико-строевой,
вербально-семантический, ассоциативно - семантическая сеть, лексико-грамматический.
Это уровень языка (точнее –
этот уровень выражает системно-структурный аспект языка), его единицы –
семантические, языково-ориентированные (слова), вступающие в грамматико -
парадигматические, семантико-синтаксические и ассоциативные («вербальная сеть»)
отношения. К этому уровню относятся грамматические и текстовые стандартные
модели (формулы, клише).
II – когнитивный уровень
(тезаурус, иерархия смыслов и ценностей картины мира, лингво-когнитивный
уровень, картина мира, мировидение, ценностная ориентация, ценностно-смысловая
иерархия, идеологические предпосылки автора, система знаний о мире, образ мира.
Это уровень интеллекта,
который соответствует социальному/когнитивному аспекту языка. Единицами являются
гностически-ориентированные единицы – концепты, вступающие в системные
иерархически-координативные отношения, а также – и в парадигматические, и
синтагматические. К этому уровню относятся мировоззренческие установки, о
которых мы будем говорить ниже, равно как и идеологические стереотипы.
III – прагматический уровень
(мотивационный, целеполагающий, мотивационно-прагматический уровень). Это
уровень деятельности. Его единицы – деятельностно-коммуникативные потребности
(мотивы – установки – цели – интенциональности), мотивы речевого поведения,
интенции продуктивных и рецептивных речевых поступков, коммуникативные
ситуации, коммуникативные роли, сферы общения. К прагматикону в качестве
инварианта относится и «представление о смысле бытия, цели жизни человечества и
человека как вида гомо сапиенс». К уровню прагматики относятся прецедентные
тексты.
Как видим, в целом эта
структура больше отражает виртуальное пространство дискурса; в дискурсе же
можно выделить следующие аспекты:
1) семиотический аспект включает
в себя как «знаковые системы» (язык, жесты, образы, символические системы), так
и формы знания, соответствующие определенному временному и социокультурному
контексту;
2) деятельностный аспект
дискурса представляет собой различные социальные действия, направленные на
поддержание существующих знаковых систем и на создание новых смыслов;
3) материальный аспект
представляет собой «окружающую среду» социального взаимодействия: время, место,
условия;
4) социокультурный аспект
дискурса представляет собой взаимодействие персонального, социального и
культурного знания, ценностей, идентичностей, включающее в себя знание о
«знаковых системах», социальных и политических действиях, материальном мире.
При лингво-когнитивной
ориентации исследования и принятии в качестве модели анализа дискурса проекта
Ю.Н. Караулова единицей аналитики дискурса является концепт. Этой точки зрения
придерживается А.А. Ворожбитова, анализирующая дискурс эпохи
(«лингвориторическая картина мира»): «Систему и структуру лингвориторической
картины мира образуют культурные концепты, выступающие в роли внешних топосов
ценностных суждений, и отношения между ними, то есть во внутренние топосы
(риторические «общие места»). Они являются кумуляторами культуры на протяжении
всей духовной истории человечества» [29]. В рамках когнитивной парадигмы,
пожалуй, только аналитика концепта как единицы тезауруса позволяет обратиться
ко всей полноте человеческого опыта бытия в культуре, только обращение к
когнитивным структурам позволяет дать реальные объяснения функционированию
языка; собственно риторический же анализ, по сути, оперирует только «верхушкой
айсберга» [30].
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Советский Энциклопедический
Словарь. М., 1982. С. 400; Современный словарь иностранных слов. СПб., 1994. С.
205.
2. Можейко М.А., о. Сергий Лепин.
Дискурс // Постмодернизм: Энциклопедия. Минск, 2001. С. 233.
3. Перспективы метафизики:
Классическая и неклассическая метафизика на рубеже веков. СПб., 2000.
http://philosophy.ru/library/
4. Такое предположение делает В.В.
Мароши.
5. Серио П. Анализ дискурса во
Французской школе (Дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология.
М.-Екатеринбург, 2001. С. 549.
6. Ильин И.П. Дискурс // Литературная
энциклопедия терминов и понятий. М., 2001 С. 231-232; или: Ильин И.П. Дискурс
// Ильин И.П.Постмодернизм: Словарь терминов. М, 2001. С. 76-77
7. См. Борев Ю.Б. Искусство
интерпретации и оценки: Опыт прочтения «Медного всадника». М., 1981. С.82.
8. Лихачев Д.С. Слово о полку Игореве
и культура его времени. Л., 1978.
9. См. Лихачев Д.С. Развитие русской
литературы X-XVII веков: Эпохи и стили. Л., 1973.
10. Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика:
Объяснительный словарь теории языка // Семиотика: Семиотика языка и литературы.
М.: Радуга, 1983. С. 488.
11. Борботько В.Г. Элементы теории
дискурса: Учебное пособие. Грозный: Чечено-Ингушский государственный
университет им. Л.Н. Толстого, 1981. С. 8.
12. Борботько В.Г. Там же. С. 9.
13. Лихачев Д.С. Литературный этикет
// Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979. С. 80-102.
14. Витгенштейн Л. О достоверности //
Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. С. 336.
15. Карасик В.И. О типах дискурса //
Языковая личность: институциональный и персональный дискурс: Сборник научных
трудов. Волгоград, 2000. С. 5.
16. Тюпа В.И. Аналитика художественного.
М., 2001. С.24.
17. Арутюнова Н.Д. Указ. соч. С.
136-137.
18. См. об этом: Шейгал Е.И. Семиотика
политического дискурса. Волгоград, 2000. С.9.
19. Так, статья Бахтина «Из
предыстории романного слова» переведена как «From the Prehistory of Novelistic
Discourse» («Из предыстории романного дискурса»), статья «Слово в романе» –
«Discourse in the Novel» («Дискурс» (речь) в романе») и т. д.
20. Бахтин М.М. Проблема речевых
жанров // Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук.
СПб, 2000. С. 249.
21. Там же, С. 249 – 250.
22. Савельева В.В. Художественный
текст и художественный мир: соотнесенность и организация. – Автореф. дис…докт.
филол. наук. Алматы, 2002. 48 с.
23. Шейгал Е.И. Указ. соч. С. 11.
24. Витгенштейн Л. О достоверности… С.
331.
25. Данилова Н.К. Указ. соч. С. 9.
26. Карасев Л.В. Онтология и поэтика
// Вопросы философии. 1996. № 7. С. 60.
27. Караулов Ю.Н. Русский язык и
языковая личность. М., 1987.
28. Ворожбитова А.А.
Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Монография.
Сочи, 2000. С. 40.
29. См.: Кубрякова Е.С. О новых путях
исследования значения: Теория айсберга // Проблемы семантического описания
единиц языка и речи. Минск, 1998.
К содержанию номера журнала: Вестник КАСУ №2 - 2008
|
|