К вопросу о культурной коннотации

Культура развивается вместе с эволюцией языка. Однако история языка не повторяет и не дублирует историю культуры, а несёт на себе её отпечаток в лексике и фразеологии (коннотация культуры). В последнее время в лингвистике большую популярность получило развитие теории культурной коннотации (особенно в последнее десятилетие двадцатого века). Понятие «культурная коннотация» применимо к единицам фразеологического и паремилогического состава языка, характерной чертой которых является «образно-ситуативная мотивированность, которая напрямую связана с мировоззрением народа – носителя языка, средостением культурной коннотации, её основным нервом является это образное основание». Э. Бенвенист писал, что «Культурная коннотация составляет его интерпретирующую потенцию – способность служить индикатором принадлежности к культурно-этнической группе (народности или нации)» (1, С. 61).

Что же такое культурная коннотация? Это в самом общем виде интерпретация денотативного или образно-мотивированного аспектов значения в категориях культуры.

По определению Бавдинева Р.Р., «Культурная коннотация – это отпечаток исторической, этнической памяти в системе языка, то есть в её самой динамичной и уникальной системе – лексике. Она может отражаться вербально в виде своеобразных концептов, стереотипов, эталонов, символов, фреймов, мифологем и т. п. знаков национальной и общечеловеческой культуры, освоенной народом – носителем языка» (6, С. 177). Как считает В.Н. Телия, культурная коннотация играет роль «звена», обеспечивающего диалогическое взаимодействие разных семиотических систем – языка и культуры (7, С. 14).

Понятие культурная коннотация является базовым для лингвокультурологии – научной дисциплины, исследующей воплощённые в живой национальный язык материальную культуру и менталитет, проявляющиеся в языковых процессах, в их действенной преемственности с языком и культурой этноса. Тем самым лингвокультурология призвана исследовать и описывать взаимодействия языка и культуры не только и не столько в её этнических формах, сколько в формах национальной и общечеловеческой культур, в их современном состоянии или в определённые синхронные срезы этого взаимодействия.

Как считает Тимашёва О.В., в настоящее время в Москве сложилось четыре наиболее крупные лингвокультурологические школы. Так, школа Н.Д. Арутюновой исследует универсальные термины культуры, которые выделяются из текстов, принадлежащих к разным временам и разным народам. Эти культуры воссоздаются с позиции внешнего наблюдателя.

Школа Ю.С. Степанова по своей методологии близка концепции Э. Бенвениста. Её целью является «описание констант культуры в их диахроническом аспекте. Верификация их содержания проводится с помощью текстов разных эпох» (5, С. 57).

Школа лингвокультурологии создана в Российском университете дружбы народов В.В. Воробьёвым, В.М. Шаклеиным и др., развивающими концепцию Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова.

Школа В.Н. Телия известна в России и за рубежом как Московская школа лингвокультурологического анализа фразеологизмов (MSLCFras). В.Н. Телия и её ученики исследуют языковые сущности с позиции рефлексии носителя живого языка, т.е. это взгляд на владение культурной семантикой непосредственно через субъект языка и культуры. И именно Телии принадлежит идея выделения такого термина, как «культурная коннотация».

При всём различии в существующих направлениях предметом современной лингвокультурологии является изучение культурной семантики языковых знаков, которая формируется при взаимодействии двух разных кодов – языка и культуры, так как каждая языковая личность одновременно является и культурной личностью. Поэтому языковые знаки выполняют функцию языка культуры, что выражается в способности языка отображать культурно-национальную ментальность её носителей. В этой связи можно говорить о «культурном барьере», который может возникнуть при условии соблюдения всех языковых норм. В качестве примера можно привести описанный А. Вежбицкой случай с английским дирижёром. Когда его прислали руководить немецким оркестром, работа у него не ладилась. Дирижёр решил, что это из-за того, что он говорит по-английски, и музыканты не воспринимают его как «своего». Он стал заниматься немецким языком, и первое, что он спросил у своего преподавателя, как ему сказать по-немецки фразу: «Послушайте, мне кажется, было бы лучше, если бы мы играли так». Учитель задумался, потом сказал: «Конечно, можно построить фразу и так, но лучше сказать: «Надо играть так»».

Отсюда вывод: «культурный барьер связан с различиями в нормах речевого поведения, но также и с различными значениями, которые вкладывают участники общения в, казалось бы, одни и те же слова, т.е. неадекватность фоновых знаний» (5, С. 58).

«Различия в культурах могут сказаться в том, что в разных языках слова, совпадающие по денотату (с одинаковой предметной соотнесённостью), могут различаться коннотативной семантикой (своими эмоциональными и оценочными оттенками). Так, например, в венгерском языке слово «болото» означает «гнилость, тление». В финском языке слово «болото» означает нечто вполне хорошее, поскольку финский язык сам, как болото, веками хранит древние заимствования. В русском языке слово «болото» означает «рутину, косность». Русское слово «солнце» не имеет того значения, что узбекское «куешь» и таджикское «офтоб». Нет «солнышка-вёдрышка», зато на Востоке непременно есть «луна». Всё красивое, желанное называют «луноликим», «луноподобным». Как воскликнул однажды С. С. Аверинцев: «В любом языке все лучшие слова непереводимы!». Думается, таких «лучших» слов большинство, потому что каждое слово приносит в сегодняшнее употребление память о вчерашнем: свои контексты и историю» (5, С. 70).

Культурная коннотация не является однородной по форме своего проявления в языковом знаке. Говоря о различном статусе культурного компонента в смысловой структуре коннотативно значимых слов, мы имеем ввиду следующие ряды лексико-семантических явлений (по классификации Воркачёва С.Г. (4, 64)):

«Первый ряд составляют слова, в том числе, имена собственные, коннотация которых опирается на ассоциации. При этом важно различать ассоциации, в основе которых лежат традиционные, социально-исторически обусловленные осмысления определённых реалий, представлений, понятий как национально-самобытных, присущих только носителям данного языка и ассоциации литературного происхождения. Например, черёмуха ассоциируется у русского человека с проявлением любви юноши к девушке. Это отражается в контекстах употребления слова черёмуха. Так, в одной из песен поётся: «Всё равно, любимая, отцветёт черёмуха», т. е. любовь кончится. Не случайно и один из рассказов Пантелеймона Романова называется «Без черёмухи». А, скажем, цветок незабудка в русском восприятии связан с поэтическим образом целомудренной голубоглазой девушки. Смотрите также национально-самобытные ассоциации в русском языке таких слов, как берёза, берёзка, зорюшка, таких имён собственных, как Москва, Волга, Иван» (2, С. 32).

Особо рельефно такие ассоциации выявляются при сопоставлении национальных культур или различных социально-исторических ареалов, в частности, на основе анализа переводов художественного произведения на разные языки. В этом отношении большой интерес представляют наблюдения А.А. Брагиной над переводами «Анны Карениной» Л.Н. Толстого на некоторые западноевропейские языки. В бальном наряде Анны Карениной – анютины глазки. «Их название созвучно имени Анна. Этот цветок широко известен в народе: он имеет много названий: трёхцветка, полуцвет, брат-и-сестра, Иван-да-Марья. Цветок овеян легендами и сказками. Одна из них, наиболее известная, о запретной роковой любви брата и сестры, не знавших о родстве и поженившихся. Двуцветье напоминает о двух несчастливо влюблённых. Однако длинный ряд разнообразных наименований и сложившиеся в русском языке коннотации чужды другим языкам. В немецком языке анютины глазки называют Steifmϋtterchen «маленькая мачеха». Видимо, поэтому в некоторых переводах появляется цветок с другой символикой: einen kleinen offten Kranz von blauen Sammetveilchen „Маленький венок синих фиалок“ или eine kleine Girlande von Vergebmeinnicht „Маленькая гирлянда незабудок“. Во французских переводах фигурирует одно из наименований анютиных глазок – pensee «цветок воспоминаний». В английской речевой традиции, в разговорном употреблении цветок анютины глазки означает «женственный мужчина». Переводчики ищут соответствия, не отягощённые ненужной коннотацией. В переводах появляется резеда (a wreath of mignonette ‘венок, гирлянда резеды’). Она вызывает у англичан ассоциацию с изящным французским кружевом (3, 21).

Приведём небезынтересное наблюдение над своеобразием восприятия одинаковых или аналогичных ситуаций представителями разных национальных культур и социально-культурных ареалов: «В своё время о человеке, склонном проявлять излишнее старание там, где это ненужно, говорили, что он «собирается в Тулу со своим самоваром»... Французы со свойственным им лёгким юмором выражают эту мысль словами «зажечь факел, чтобы увидеть солнце». Но, пожалуй, эффективнее всех говорят об этом индонезийцы: «Греби вниз по течению, и над тобой будут смеяться крокодилы». Кстати, обратите внимание, что на экваторе смеются крокодилы, в то время как в наших широтах это делают куры» (2, С. 32).

Ассоциации литературного происхождения возникают на основе конкретных литературных произведений (и отчасти публицистических), например: недоросль, обломовщина, маниловщина и т.д. Содержат в себе определённый культурно-коннотативный компонент и такие пришедшие из литературы устойчивые сочетания, как золотая рыбка, дым отечества, лишние люди, путёвка в жизнь.

Слова и словосочетания фольклорного происхождения (добрый молодец, красна девица, три богатыря, соловей разбойник, Иванушка-дурачок, Михаил Топтыгин, Машенька и др.), очевидно, занимают промежуточное положение между указанными разновидностями национально-самобытных ассоциаций, поскольку, являясь результатом поэтического творчества, они остаются устойчивыми обозначениями художественных образов национальной народно-поэтической традиции.

Второй ряд лексико-семантических явлений составляют слова, употребляемые в «переносно-расширительном смысле» (2, С. 33). При таком употреблении они утрачивают соотносительность в основных значениях со своими лексическими эквивалентами других языков. Например «к слову гриб «Большой академический словарь» даёт только «ботаническое» значение. Однако, говоря с оттенком иронии, насмешки и недоброжелательства о старом человеке, сгорбленном, слабом, небольшого роста, с морщинистым лицом, нередко прибегают к слову гриб или к сочетанию старый гриб. Смотрите также переносно-расширительное таких слов, как голубь, бык, устаревшее брильянтовый. Русское гусь как негативную характеристику человека с намёком на его плутоватость, необязательность и немецкое Ganz как характеристику глупой медлительной женщины; лапочка как нежно-ласкательное обращение к женщине, ребёнку, заяц – к ребёнку при Maus, Mäuschen ‘мышь, мышка’ в немецком языке» (Бельчиков).

К третьему ряду явлений относятся слова, коннотативный культурный компонент смысла которых выступает в качестве переносно-метафорического значения данной лексической единицы. Например, шляпа, наряду с прямым значением, имеет переносно-метафорическое: о вялом, неэнергичном, ненаходчивом, простом человеке. В немецком языке эквивалент слова шляпа в этом значении – Slappschwanz ‘вялый хвост’. Слово тряпка наряду с предметным значением выступает в разговорной речи с пререносно-метафорическим значением (с оттенком сильной пренебрежительности): о слабом, бесхарактерном, неактивном человеке. Эквивалентом этого значения слова тряпка во французском языке является poule mouillee ‘мокрая курица’, в английском: milksop – буквально ‘хлеб, размокший в молоке’.

Коннотация рассмотренных выше слов является национально-специфичной и национально-уникальной. Конечно, есть слова, которые заключают в себе аналогичные по содержанию коннотации, наблюдающиеся у эквивалентных слов разных языков. Это относится, скажем, к культурному компоненту смысла слов роза, белый, левый, солнце во многих языках европейского ареала или к словам типа донкихот, ловелас, дон Жуан, красная шапочка.

Наиболее отчётливо и явственно культурный компонент смысла слова проявляется при сопоставлении национальных культур, в частности, при изучении неродного языка. Так, в межкультурной коммуникации больше всего проблем возникает при переводе информации с одного языка на другой. Очевидно, что абсолютно точный перевод в таких случаях невозможен из-за разных картин мира, создаваемых разными языками. Наиболее частым случаем такого языкового несоответствия выступает отсутствие точного эквивалента для выражения того или иного понятия и даже отсутствие самого понятия. Но наиболее сложной в данном случае является ситуация, когда одно и то же понятие по-разному - избыточно или недостаточно - выражается в разных языках. Проблема заключается в том, что значение слова не исчерпывается одним лишь лексическим понятием (денотацией слова), а в большей степени зависит от его лексико-фразеологической сочетаемости и культурной конотации. Абсолютно полное совпадение данных аспектов слова практически невозможно.

Вот почему проблема культурной коннотации смысла слова так существенна для лингвистики, теории и практики перевода, лингвокультурологии, в контрастивно-типологических лингвистических исследованиях.

Исходя из всего вышесказанного можно сделать вывод, что культурная коннотация – это интерпретация денотативного или образно-мотивированного аспектов значения в системе культуры.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. - М.: «Высшая школа», 1974. – 320 с.

2. Бельчиков Ю.А. Язык: система и функционирование / Ю.А. Бельчиков. – М.: «Высшая школа», 1988. – 198 с.

3. Брагина А.А. Эстетическая функция предметных слов у Л.Н. Толстого / Брагина А. А. // НДВШ. Филологические науки. - 1984. -№2. - С. 20-22

4. Воркачёв С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании / С.Г. Воркачёв // Вопросы языкознания. – 2000. - № 1. - С. 64-72.

5. Тимашёва О.В. Введение в теорию межкультурной коммуникации: Учебное пособие / О.В. Тимашёва. – М.: УРАО, 2004. – 191 с.

6. Бавдинев Р.Р. Культурная коннотация и паремические единицы / Р.Р. Бавдинев. // Вестник КазНУ. Серия филологическая. – 2005 - №8. С. 177-180.

7. Фразеология в контексте культуры. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – 336 с.